Неточные совпадения
Я сам уж
в той губернии
Давненько не бывал,
А про Ермилу слыхивал,
Народ им не бахвалится,
Сходите вы к нему.
Важная барыня! гордая барыня!
Ходит, змеею шипит;
«Пусто вам! пусто вам! пусто вам!» —
Русской деревне кричит;
В рожу крестьянину фыркает,
Давит, увечит, кувыркает,
Скоро весь русский
народЧище метлы подметет.
Пройдя первую проходную залу с ширмами и направо перегороженную комнату, где сидит фруктовщик, Левин, перегнав медленно шедшего старика, вошел
в шумевшую
народом столовую.
Кроме того, хотя он долго жил
в самых близких отношениях к мужикам как хозяин и посредник, а главное, как советчик (мужики верили ему и
ходили верст за сорок к нему советоваться), он не имел никакого определенного суждения о
народе, и на вопрос, знает ли он
народ, был бы
в таком же затруднении ответить, как на вопрос, любит ли он
народ.
Под окном,
в толпе
народа, стоял Грушницкий, прижав лицо к стеклу и не спуская глаз с своей богини; она,
проходя мимо, едва приметно кивнула ему головой.
Начал он заводить между ними какие-то внешние порядки, требовал, чтобы молодой
народ пребывал
в какой-то безмолвной тишине, чтобы ни
в каком случае иначе все не
ходили, как попарно.
Да вот еще: я убежден, что
в Петербурге много
народу,
ходя, говорят сами с собой.
Похолодев и чуть-чуть себя помня, отворил он дверь
в контору. На этот раз
в ней было очень мало
народу, стоял какой-то дворник и еще какой-то простолюдин. Сторож и не выглядывал из своей перегородки. Раскольников
прошел в следующую комнату. «Может, еще можно будет и не говорить», — мелькало
в нем. Тут одна какая-то личность из писцов,
в приватном сюртуке, прилаживалась что-то писать у бюро.
В углу усаживался еще один писарь. Заметова не было. Никодима Фомича, конечно, тоже не было.
Город беспокоился, готовясь к выборам
в Думу, по улицам
ходили и ездили озабоченные, нахмуренные люди, на заборах пестрели партийные воззвания, члены «Союза русского
народа» срывали их, заклеивали своими.
— Интересно, что сделает ваше поколение, разочарованное
в человеке? Человек-герой, видимо, антипатичен вам или пугает вас, хотя историю вы мыслите все-таки как работу Августа Бебеля и подобных ему. Мне кажется, что вы более индивидуалисты, чем народники, и что массы выдвигаете вы вперед для того, чтоб самим остаться
в стороне. Среди вашего брата не чувствуется человек, который
сходил бы с ума от любви к
народу, от страха за его судьбу, как
сходит с ума Глеб Успенский.
— Ну, что вы — сразу? Дайте вздохнуть человеку! — Он подхватил Самгина под локоть. — Пожалуйте
в дом, там приготовлена трапеза… — И,
проходя мимо казака, сказал ему вполголоса: — Поглядывай, Данило, я сейчас Васю пришлю. — И тихими словами оправдал свое распоряжение: —
Народ здесь — ужасающий, Клим Иванович, чумовой
народ!
— Совершенно невозможный для общежития
народ, вроде как блаженный и безумный. Каждая нация имеет своих воров, и ничего против них не скажешь,
ходят люди
в своей профессии нормально, как
в резиновых калошах. И — никаких предрассудков, все понятно. А у нас самый ничтожный человечишка, простой карманник, обязательно с фокусом, с фантазией. Позвольте рассказать… По одному поручению…
— Там — все наше, вплоть до реки Белой наше! — хрипло и так громко сказали за столиком сбоку от Самгина, что он и еще многие оглянулись на кричавшего. Там сидел краснолобый, большеглазый, с густейшей светлой бородой и сердитыми усами, которые не закрывали толстых губ ярко-красного цвета, одной рукою, с вилкой
в ней, он писал узоры
в воздухе. — От Бирска вглубь до самых гор — наше! А жители там — башкирье, дикари,
народ негодный, нерабочий, сорье на земле, нищими по золоту
ходят, лень им золото поднять…
— Лидии дом не нравился, она хотела перестраивать его. Я — ничего не теряю, деньги по закладной получила. Но все-таки надобно Лидию успокоить, ты
сходи к ней, — как она там? Я — была, но не застала ее, — она с выборами
в Думу возится,
в этом своем «Союзе русского
народа»… Действуй!
Только из этого Китая выходят не китайцы и не китайки, а выходит Миша и говорит: «Маменька, подите сюда,
в Китай!» Вот будто я сбираюсь к нему идти, а
народ сзади меня кричит: «Не
ходи к нему, он обманывает: Китай не там, Китай на нашей стороне».
Из географии,
в порядке, по книге, как
проходили в классе, по климатам, по
народам, никак и ничего он не мог рассказать, особенно когда учитель спросит...
— Ну да, так я и знал, народные предрассудки: «лягу, дескать, да, чего доброго, уж и не встану» — вот чего очень часто боятся
в народе и предпочитают лучше
проходить болезнь на ногах, чем лечь
в больницу. А вас, Макар Иванович, просто тоска берет, тоска по волюшке да по большой дорожке — вот и вся болезнь; отвыкли подолгу на месте жить. Ведь вы — так называемый странник? Ну, а бродяжество
в нашем
народе почти обращается
в страсть. Это я не раз заметил за
народом. Наш
народ — бродяга по преимуществу.
Я
ходил на пристань, всегда кипящую
народом и суетой. Здесь идут по длинной, далеко уходящей
в море насыпи рельсы, по которым возят тяжести до лодок. Тут толпится всегда множество матросов разных наций, шкиперов и просто городских зевак.
Там то же почти, что и
в Чуди: длинные, загороженные каменными, массивными заборами улицы с густыми, прекрасными деревьями: так что идешь по аллеям. У ворот домов стоят жители. Они, кажется, немного перестали бояться нас, видя, что мы ничего худого им не делаем.
В городе, при таком большом народонаселении, было живое движение. Много
народа толпилось,
ходило взад и вперед; носили тяжести, и довольно большие, особенно женщины. У некоторых были дети за спиной или за пазухой.
А простой
народ ходит, когда солнце греет, совсем нагой, а
в холод накидывает на плечи какую-то тряпицу.
Оттуда мы вышли
в слободку, окружающую док, и по узенькой улице, наполненной лавчонками, дымящимися харчевнями, толпящимся, продающим, покупающим
народом, вышли на речку,
прошли чрез съестной рынок, кое-где останавливаясь. Видели какие-то неизвестные нам фрукты или овощи, темные, сухие, немного похожие видом на каштаны, но с рожками. Отец Аввакум указал еще на орехи, называя их «водяными грушами».
Они усердно утешали нас тем, что теперь время сьесты, — все спят, оттого никто по улицам, кроме простого
народа, не
ходит, а простой
народ ни по-французски, ни по-английски не говорит, но зато говорит по-испански, по-китайски и по-португальски, что, перед сьестой и после сьесты, по улицам, кроме простого
народа, опять-таки никто не
ходит, а непростой
народ все ездит
в экипажах и говорит только по-испански.
В это время дьячок, с медным кофейником пробираясь через
народ,
прошел мимо Катюши и, не глядя на нее, задел ее полой стихаря.
Накануне был первый теплый весенний дождь. Везде, где не было мостовой, вдруг зазеленела трава; березы
в садах осыпались зеленым пухом, и черемуха и тополя расправляли свои длинные пахучие листья, а
в домах и магазинах выставляли и вытирали рамы. На толкучем рынке, мимо которого пришлось проезжать Нехлюдову, кишела около выстроенных
в ряд палаток сплошная толпа
народа, и
ходили оборванные люди с сапогами под мышкой и перекинутыми через плечо выглаженными панталонами и жилетами.
— Не только
сослать в места не столь отдаленные, но
в каторгу, если только будет доказано, что, читая Евангелие, они позволили себе толковать его другим не так, как велено, и потому осуждали церковное толкование. Хула на православную веру при
народе и по статье 196 — ссылка на поселение.
Нельзя без волнения читать эти строки: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный, к нему не зарастет народная тропа…» «Слух обо мне
пройдет по всей Руси великой…» «И долго буду тем любезен я
народу, что чувства добрые я лирой пробуждал, что
в мой жестокий век восславил я Свободу и милость к падшим призывал».
Все
народы, все страны
проходят известную стадию развития и роста, они вооружаются орудиями техники научной и социальной,
в которой самой по себе нет ничего индивидуального и национального, ибо
в конце концов индивидуален и национален лишь дух жизни.
— Если вы желаете знать, то по разврату и тамошние, и наши все похожи. Все шельмы-с, но с тем, что тамошний
в лакированных сапогах
ходит, а наш подлец
в своей нищете смердит и ничего
в этом дурного не находит. Русский
народ надо пороть-с, как правильно говорил вчера Федор Павлович, хотя и сумасшедший он человек со всеми своими детьми-с.
В народе смятение, крики, рыдания, и вот,
в эту самую минуту, вдруг
проходит мимо собора по площади сам кардинал великий инквизитор.
— Какой
народ! — говорил он
в сердцах. — Та к
ходи, головой качай, все равно как дети. Глаза есть — посмотри нету. Такие люди
в сопках живи не могу — скоро пропади.
На разъездах, переправах и
в других тому подобных местах люди Вячеслава Илларионыча не шумят и не кричат; напротив, раздвигая
народ или вызывая карету, говорят приятным горловым баритоном: «Позвольте, позвольте, дайте генералу Хвалынскому
пройти», или: «Генерала Хвалынского экипаж…» Экипаж, правда, у Хвалынского формы довольно старинной; на лакеях ливрея довольно потертая (о том, что она серая с красными выпушками, кажется, едва ли нужно упомянуть); лошади тоже довольно пожили и послужили на своем веку, но на щегольство Вячеслав Илларионыч притязаний не имеет и не считает даже званию своему приличным пускать пыль
в глаза.
На первый случай отряжу человек двадцать, так они и очистят воровскую рощу;
народ не трусливый, каждый
в одиночку на медведя
ходит, от разбойников не попятятся.
Кирила Петрович
ходил взад и вперед по зале, громче обыкновенного насвистывая свою песню; весь дом был
в движении, слуги бегали, девки суетились,
в сарае кучера закладывали карету, на дворе толпился
народ.
В уборной барышни перед зеркалом дама, окруженная служанками, убирала бледную, неподвижную Марью Кириловну, голова ее томно клонилась под тяжестью бриллиантов, она слегка вздрагивала, когда неосторожная рука укалывала ее, но молчала, бессмысленно глядясь
в зеркало.
Из лесу по горе
сходит народ; впереди гусляры играют на гуслях и пастухи на рожках, за ними царь со свитой, за царем попарно женихи и невесты
в праздничных одеждах, далее все берендеи.
Сойдя в долину,
народ разделяется на две стороны.
Молодые берендеи водят круги; один круг ближе к зрителям, другой поодаль. Девушки и парни
в венках. Старики и старухи кучками сидят под кустами и угощаются брагой и пряниками.
В первом кругу
ходят: Купава, Радушка, Малуша, Брусило, Курилка,
в середине круга: Лель и Снегурочка. Мизгирь, не принимая участия
в играх, то показывается между
народом, то уходит
в лес. Бобыль пляшет под волынку. Бобылиха, Мураш и несколько их соседей сидят под кустом и пьют пиво. Царь со свитой смотрит издали на играющих.
Павел несколько отрезвел и понял, что странно рекомендоваться
народу, выжигая селения и
ссылая без суда
в рудники.
Авигдора, этого О'Коннеля Пальоне (так называется сухая река, текущая
в Ницце), посадили
в тюрьму, ночью
ходили патрули, и
народ ходил, те и другие пели песни, и притом одни и те же, — вот и все. Нужно ли говорить, что ни я, ни кто другой из иностранцев не участвовал
в этом семейном деле тарифов и таможен. Тем не менее интендант указал на несколько человек из рефюжье как на зачинщиков, и
в том числе на меня. Министерство, желая показать пример целебной строгости, велело меня прогнать вместе с другими.
Из протестантизма они сделали свою религию — религию, примирявшую совесть христианина с занятием ростовщика, — религию до того мещанскую, что
народ, ливший кровь за нее, ее оставил.
В Англии чернь всего менее
ходит в церковь.
В Лондоне не было ни одного близкого мне человека. Были люди, которых я уважал, которые уважали меня, но близкого никого. Все подходившие, отходившие, встречавшиеся занимались одними общими интересами, делами всего человечества, по крайней мере делами целого
народа; знакомства их были, так сказать, безличные. Месяцы
проходили, и ни одного слова о том, о чем хотелось поговорить.
Церковь была постоянно полна
народа, а изворотливый настоятель приглашался с требами во все лучшие дома и
ходил в шелковых рясах.
— Вы спросите, кому здесь не хорошо-то? Корм здесь вольный, раза четыре
в день едят. А захочешь еще поесть — ешь, сделай милость! Опять и свобода дана. Я еще когда встал; и лошадей успел убрать, и
в город с Акимом, здешним кучером,
сходил, все закоулки обегал. Большой здесь город,
народу на базаре, барок на реке — страсть! Аким-то, признаться, мне рюмочку
в трактире поднес, потому у тетеньки насчет этого строго.
Не говорят ни о том, как уже
ходят по Украине ксендзы и перекрещивают козацкий
народ в католиков; ни о том, как два дни билась при Соленом озере орда.
И за студентами загнали
В манеж испуганный
народ,
Всех, что кричали, не кричали,
Всех, кто по улице
пройдет, —
Вали
в манеж!
Это последнее обстоятельство объяснялось тем, что
в народе прошел зловещий слух: паны взяли верх у царя, и никакой опять свободы не будет. Мужиков сгоняют
в город и будут расстреливать из пушек…
В панских кругах, наоборот, говорили, что неосторожно
в такое время собирать
в город такую массу
народа. Толковали об этом накануне торжества и у нас. Отец по обыкновению махал рукой: «Толкуй больной с подлекарем!»
— У нас, евреев, это делается очень часто… Ну, и опять нужно знать, за кого она выйдет. А! Ее нельзя-таки отдать за первого встречного… А такого жениха тоже на улице каждый день не подымешь. Когда его дед, хасид такой-то, приезжает
в какой-нибудь город, то около дома нельзя
пройти… Приставляют даже лестницы, лезут
в окна, несут больных,
народ облепляет стены, чисто как мухи. Забираются на крыши… А внук… Ха! Он теперь уже великий ученый, а ему еще только пятнадцать лет…
— Так-то оно так, а все-таки будто и неприятно, ежели, например,
в острог. Прасковья Ивановна наказали вам сказать, что большие слухи
ходят по городу. Конечно, зря
народ болтает, а оно все-таки…
Народ-то последнего ума решился: так и
ходит из кабака
в кабак.
Яша(Любови Андреевне). Любовь Андреевна! Позвольте обратиться к вам с просьбой, будьте так добры! Если опять поедете
в Париж, то возьмите меня с собой, сделайте милость. Здесь мне оставаться положительно невозможно. (Оглядываясь, вполголоса.) Что ж там говорить, вы сами видите, страна необразованная,
народ безнравственный, притом скука, на кухне кормят безобразно, а тут еще Фирс этот
ходит, бормочет разные неподходящие слова. Возьмите меня с собой, будьте так добры!
Журавль с журавлихой, или журкой (так ласково называет ее
народ) сидят попеременно на яйцах; свободный от сиденья
ходит кругом гнезда поодаль, кушает и караулит; громкий его крик возвещает приближение какой-нибудь опасности, и сидящий на яйцах сейчас бросает их, отбегает, согнувшись,
в сторону и начинает звать своего дружку, который немедленно к нему присоединяется; они вместе уходят от гнезда дальше или улетают.
Я помню
в молодости моей странный случай, как на наш большой камышистый пруд, середи уже жаркого лета, повадились ежедневно прилетать семеро лебедей; прилетали обыкновенно на закате солнца, ночевали и на другой день поутру, как только
народ просыпался, начинал шуметь,
ходить по плотине и ездить по дороге, лежащей вдоль пруда, — лебеди улетали.